Не здесь и не сейчас - Сергей Новиков

Не здесь и не сейчас

Сергей Новиков

Моей семье

© Сергей Новиков, 2017

ISBN 978-5-4485-7494-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

                                      1

Ночь кончилась, утро ещё не наступило. Воздух вокруг был ночным – сырым и серым, но небо за шумевшей в полукилометре железной дорогой, по которой пролегала граница города, уже начинало светлеть.

Докуривая сигарету, Макс смотрел на июньский рассвет с девятого этажа общаги мединститута. За его спиной ветер ворошил висевшую перед балконной дверью штору из засохших роз: полтора десятка крупных тёмно-бордовых цветов на метровых стеблях были прищеплены к бельевой верёвке бутонами вниз.

Сдвинув в сторону царапнувшие запястье розы, он шагнул на кухню. Убрал в спортивный рюкзак японский магнитофон, внутри которого торчала кассета с квиновским «Innuendo»1. В футляре от неё лежали две папиросы с марихуаной. Поморщившись от брезгливости, Максим вытряхнул их на стол, бросил футляр в рюкзак, вышел из квартиры и осторожно притворил дверь. Язычок автоматического замка уже готов был щёлкнуть, когда Макс передумал. Он вернулся в квартиру и заглянул в комнату, где спала Станислава.

Прямая рыжая чёлка, расслабленные, приоткрытые во сне губы. «Красивая. И очень беззащитная сейчас, – подумал Макс. – Даже если не спит, притворяется, это ещё хуже, то есть она трогательная, а я хуже, но всё равно…». Внутри тут же разлилась тёплая, обездвиживающая жалость – к ней, к себе, к родителям, шокированным недавним уходом Макса из политехнического, и даже к военкому, который наверняка получит выговор, если до окончания весеннего призыва не отправит бывшего студента в армию. Ровно в то же время какой-то другой участок мозга, трезвый и расчётливый, зацепился за эпитет «красивая», добавил к нему «плюс влюблённая», и напомнил Максу о его незавидном положении.

Не было денег, не было жилья, куда без стеснения можно пригласить идеальную (то есть ту, с которой он обязательно познакомится в будущем) девушку, не было работы и профессии. Ко всему перечисленному прилагалась почти стопроцентная вероятность со дня на день загреметь в армию. В общем, трезвость с расчётливостью подсказывали ему, что при таких обстоятельствах новый объект для влюблённости может появиться очень нескоро, и ждать появления объекта (или отправки в вооружённые силы, тут уж как повезёт) будет куда приятнее в обществе красивой и влюблённой в него Станиславы.

От циничности последней мысли, от напоминания о собственной ничтожности и от жалости к спящей девушке Максу захотелось орать и крушить. В горле стало горячо, но через секунду эта волна схлынула, ошпарив напоследок ледяным холодом, и в груди привычно разлеглась какая-то сухая растрёпанная вата неопределённой температуры. Из-за ваты иногда першило в горле, но в целом она исправно гасила все сильные эмоции последних недель.

«Да шло бы оно всё. Я ошибся. Так, наверно, бывает. Конечно, она яркая, но она мне не нравится, она какая-то ненатуральная: постоянно кого-то или во что-то играет, причём, играет с каким-то нажимом, вечно переигрывает… Это всё не то, я этого совсем не хочу», – оправдывался Макс, нерешительно пятясь к выходу. Когда язычок замка всё-таки щёлкнул, отрезав ему путь к отступлению, Максим вспомнил лицо спящей Станиславы, пробормотал извиняющимся голосом «I can’t live with you2» и быстро зашагал по коридору общежития.

Рюкзак с магнитофоном он оставил на втором этаже, в квартире, которая находилась в его распоряжении до конца лета. Сунув ключи в карман шортов (шорты он смастерил в июне, оторвав штанины от протёртых на коленях джинсов), Макс налегке побежал к трамвайной остановке. На сонном утреннем трамвае он доехал до городского пляжа, где в этот час не было ни души, вошёл в воду и поплыл к противоположному берегу. Переплывая двухсотметровую реку в третий или четвёртый раз, Максим отстранённо и вяло, как наблюдающий за не бог весть каким экспериментом нерадивый лаборант, подумал: случись ему сейчас утонуть, искать его начнут только недели через две. С родителями связь прервана из-за призыва, приятели из общаги универа подумают, что он просто ленится выбираться к ним в центр из расположенной на окраине общаги медиков, а Станислава, обнаружив исчезновение магнитофона с «Innuendo», поймёт, что он ушёл насовсем.

                                         2

К этому состоянию почти абсолютной свободы Макс не стремился. Он не планировал ни разрыв с женой (стремительно женившись в восемнадцать на двадцатидвухлетней звезде пятого курса, он сбежал от неё через год), ни уход с третьего курса политехнического, ни уклонение от призыва. Связанные с женой, с учёбой в нелюбимом вузе или с армейским призывом неприятные ощущения нарастали незаметно. Макс неспешной рысью исправно бежал по назначенной ему дорожке. Молчал, когда ненавидевшая всех вокруг жена срывала злость на нём, получал двойки и пересдавал экзамены по нелюбимым предметам, проходил комиссии и медосмотры в военкомате, и в каждой такой ситуации был, в общем-то, своей жизнью не то чтоб совсем доволен, но уж большой обиды на неё не держал – это точно. Однако после какой-нибудь особенно противной мелочи, игравшей роль катализатора, Макс вдруг взбрыкивал – за считанные минуты принимал неожиданное даже для самого себя решение и выскакивал из-под пресса обстоятельств.

Потом он, конечно, мог покрасоваться и ввернуть в разговоре: «Мне давно было ясно, и я, наконец, решил…», хотя честнее было бы сказать: «Так получилось».

Так получилось, что в мае 1991-го, накануне экзамена по обожаемому им английскому, жена язвительно прошлась насчёт его способностей к языку, и он, получив «отлично» и похвалу самого придирчивого в вузе преподавателя, вдруг понял, что больше не будет жить с ней, причём, уйдёт прямо сейчас, не затевая развода. Он просто не стал возвращаться после экзамена в их съёмную комнату, а потом успешно избегал контактов с женой и её родственниками.

Так получилось, что в январе 1992-го неспособному к черчению Максу злобная старуха-преподаватель исчиркала шариковой ручкой стоивший адских трудов чертёж, и учившийся на мелиоратора Макс ушёл из Политеха.

Так получилось, что три месяца спустя на призывной комиссии в родном райцентре ему нахамил военком, который ненавидел студентов за то, что они получают отсрочку и портят ему показатели. Войдя в раж, военком пообещал отправить недоучившегося студента в стройбат, «к зэкам и черножопым3». К тому времени Макс уже убедил себя, что служба в армии – не самая приятная, но по-своему честная расплата за уход из политехнического, и даже постригся наголо, чтобы приучить себя к мысли: студенчество кончилось, начинается новый этап в его жизни. Однако после угроз военкома он сначала испугался, а через несколько дней разозлился и начал интересоваться способами уклонения от призыва.

Так получилось, что насчёт этих способов могли просветить только в областном центре, где Максим учился три предыдущих года, и в апреле 1992-го он уехал в столицу области, сообщив родителям, что один тамошний умелец починит японский магнитофон, который в райцентре чинить не берутся.

Истратив за три недели почти все деньги, но не получив ни одного толкового совета по спасению от призыва, Макс решил вернуться домой и сдаться на милость военкому. В день отъезда он долго бродил по хаотично застроенному кварталу в центре областной столицы, как бы прощаясь с большим городом перед отправкой в армейскую Тмутаракань, и вдруг наткнулся на крохотный пивной бар под названием «Кенгуру». Бар был спрятан в старых дворах столь прихотливо, что найти его во второй раз оказалось сложнее, чем случайно обнаружить в первый.

«Кенгуру» (точнее, как гласили надписи на ярко разрисованных стенах, «Kangaroo») был переполнен. Посетители неприветливо косились, бармен демонстративно не замечал. Максим уже выходил, когда его окликнули.

Он узнал Сашу с Серёжей – семейную пару, с которой познакомился год назад, когда пытался перевестись с третьего курса политеха на второй курс РГФ4. Перед экзаменом он было подкатил к длинноногой красотке Саше, которая переводилась на престижный инязовский факультет с обычного филфака, но Саша тут же познакомила его с мужем, третьекурсником РГФ. С тех он их ни разу не видел.

После неожиданно бурных для столь непрочного знакомства приветствий ребята объяснили, что «Кенгуру» – фактически закрытый клуб, место для своих. Свои – это звёзды РГФ (успеваемость на данный статус влияла по минимуму) и иностранцы, приехавшие учить русский. Иногда, правда, случаются исключения (если, конечно, имеются солидные рекомендации).